Чувства и предубеждения в архитектуре XIX-MMVI–06.11.2006

родился в Советском Союзе в июле 1956 года, учился по букварю, который начинался с ясного определения того, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», в 1980 году закончил МАРХИ, был так называемым «бумажным архитектором», с конца восьмидесятых до середины девяностых проболтался «по заграницам», и в 1996 году, вернувшись на то место, которое получилось на руинах СССР, начал карьеру московского архитектурного одиночки.

а десять довольно интенсивных лет из меня получился профессор МАРХИ с тремя полноценными выпусками и практикующий зодчий с несколькими построенными монументами и зданиями в Москве, завершающий к 2007 году строительство небольшого города на 150 дворцов, одну школу и одну церковь в ближнем Подмосковье. Из либерального архитектора-западника образца 1990 года, по мнению прогрессивной общественности, я превратился в консервативного зодчего-почвенника разлива 2006 года, общественность, наверное, права, а может, и нет… Об этом я и попытаюсь поразмышлять. Претензии на выставление своих работ за последние 30 лет и выпуск того же материала в виде книжки, если не лукавить, – весьма амбициозная затея, настойчиво требующая уже не слов, но написанного текста. Пишу я всегда «со скрипом», мысли булькают и бурлят, а переплавить их в стройный поток легко читаемого текста получается с трудом.

тобы облегчить задачу, я заставил себя прочесть всякие мудрености и откровения действующих в настоящий момент архитекторов. Их рассуждениями о себе в архитектуре и архитектуре в себе нашпигованы наши многочисленные околоархитектурные журналы. Признаюсь, читаю архитектурные журналы редко, обычно просматриваю чертежи и фотографии, а тут совершенно обалдел от прочитанного. Правда, в основном это были интервью, жанр специфический и непредсказуемый. Я и сам знаю, как на бумаге глупо все выходит из умного, на первый взгляд, разговора.

итоге я решил поступить следующим образом – в начале тезисно записать волнующие меня в настоящий момент суждения. Это смесь из собственных мыслей и чужих высказываний, которые я часто повторяю про себя, с которыми соглашаюсь или спорю. И это первое.

атем рассказать о нескольких событиях в моей жизни, которые произвели впечатление и запомнились, что привело строй моих мыслей к тому порядку, в котором он находится в настоящий момент. И это уже второе.

этому остается прибавить – все, о чем я пишу, построено на чувствах и интуитивных порывах, а отнюдь не на знании. И хотя к 50-ти годам я кое-что узнал, тем не менее, продолжаю оставаться наивным интуитом. Один мой очень умный и образованный друг сперва сказал, что не может дать мне больше 12 лет, затем понизил мой «реальный» возраст до 7 и жестко настаивал на этом, как я ни упрашивал его сделать меня постарше. Вряд ли мои студенты будут рады тому, что они учатся у семилетнего профессора, но что уж тут поделаешь. И самое забавное то, что стройный порядок моих мыслей может оказаться для посторонних хаосом или, если точнее, традиционным русским бардаком.

так, первое …

– «Мера важнее всего», – заявил когда-то Клиобул из Линда. Спорить с этим трудно, но как ни странно, еще труднее применять это на практике, особенно архитектурной.
Я всегда старался этого добиться и в проектах, и в постройках. Интересно не делать лишнего, делая пышный архитектурный декор. Очень интересно не сделать переусложненный проект, зная, что его в конечном результате будут строить руки таджикских или украинских рабочих-самоучек под надзором вороватых десятников. Точно реализованный проект есть ювелирное совмещение амбиций и возможности их реализовать, в нем много политики. В России они (и политика, и архитектура) всегда будут с византийским привкусом. Нужно не стыдиться этого, а гордиться тем, чему уже более тысячи лет.

– «Только создание новой формы возвращает интерес к жизни, оживляет вещи и убивает пессимизм». Это из формалиста Виктора Шкловского. На первый взгляд, это идеальная подпорка для любой модернистской риторики, но только на первый взгляд. А если пристальнее – даже акант коринфской капители можно прорастить в виде лепестка невиданной доселе формы и сделаться авангардистом в классике или классиком в авангарде. Но лучше – возвращать интерес к жизни, выращивая неизвестные цветы у себя на даче, а коринфский ордер просто применять, он и так неплох. И у виньолы, и у палладио. Горе подхватившим вирус инновационности – все им скучно, все они несчастны и нет им покоя. А ведь уже давно известно отличное антивирусное успокаивающее, в рецепте которого записано: «на свете счастья нет, а есть покой и воля» – и лучше не было сказано с тех пор.

– «Неважно как, неважно что, важно кто». Реплика приписывается импрессионисту Ренуару и практически освобождает от комплекса модности. Желание быть модным или актуальным переломило через колено огромное количество способных к архитектуре молодых людей. Вместо того чтобы кем-то становиться, они начинали из себя кого-то изображать. В результате выловить себя из пиаровской мути они уже не могли и тонули там. «Кто я в профессии?» – в этом быстро не разберешься, а для архитектора на это уходит 10-15 лет тяжелого и часто поденного ремесленного труда.

– «Критерием в искусстве я вынужден считать общественный консенсус», – обмолвился в одном из интервью Михаил Леонович Гаспаров, автор незабвенной «занимательной Греции». А Марсель Дюшан заметил: «То, что представляется как искусство, то и есть искусство». Заметьте, речь идет об искусстве, а не о творчестве. Я уверен, что творчество и искусство абсолютно отличны друг от друга. «Творчество» идет от «творца». «Творец» что-то транслирует людям. На протяжении тысяч лет те пытаются разгадать транслируемое. Это смиренное и несуетное дело. Прямо принимают трансляции те, кто настроены на волну приема, часто им самим непонятно, что проходит через них. В бесконечном разгадывании кодов транслируемого и проходит история культуры и, конечно, архитектуры.
Ведь архитектура – наиважнейшая часть культуры, ее трехмерная составляющая.

«Искусство» же соответственно идет от «искусителя». а это совершенно другая инстанция. Здесь все замешано на самолюбовании, гордыне, славолюбии и других человеческих слабостях и пороках. Искусство – дело суетное. Ярмарка тщеславия предоставила деятелям искусства свои лучшие карусели, которые крутит золотой телец, весьма обаятельный и привлекательный господин. К творчеству ли, к искусству ли относится деятельность отдельно взятого дееспособного зодчего, разобраться сложно. Я бы никогда не взялся развешивать ярлыки по этому поводу.

ворец всем судья. Однако почуять, почему инновационный принцип заявлен как основа существования искусства, можно. Потому что искусство должно бурно, толкаясь и сбивая друг друга с ног куда-то развиваться. Направление развития очень похоже на тартарары. Творчеству развитие ни к чему, дай бог разобраться с накопленным багажом до наступления конца света.

– «Побеждают большие легионы». Эта знаменитая фраза Бонапарта преследует меня всю жизнь. Красивая и неприменимая к чему-то кроме войны. Вдруг совсем недавно у меня выскочило: «Большие заводы – не большие легионы». Нельзя понять, почему развитие производства определено как цель развития человечества. Чем меньше заводы или строительные бригады, тем более логичным, ремесленным, камерным и менее вредным для природы становится их деятельность. Когда мне говорят, что технический прогресс завел человечество в небывалые заоблачные дали, а я при этом только что видел полигональную стену в Дельфах, храмы Агригента и Пестума, устройство инженерии Приены, Милета или Родоса – мне становится смешно. Я уж не говорю о египетских пирамидах или классической русской избе. Построить нечто подобное сегодня невозможно. Нет специалистов.

х просто вывели, как мышей или тараканов. Гениальный Чаплин еще в 30-х годах ХХ века на заре индустриального бума «больших заводов» в потрясающем по уровню провидения фильме «Modern time» увидел и кошмар штамповки, и невозможность сооружения маленькой архитектуры личного счастья. Сейчас все съедено массовой штамповкой «больших заводов». Зато огромное количество сноровистого и склонного к рукоделью народа мается бездельем, сидит на пособии и паразитирует всеми доступными способами.

сть и что-то полезное в результатах деятельности индустриального общества. Наверное, глупо отказываться от электричества и интернета, мобильной связи и компьютеров. А вот поменьше таскаться туда-сюда из конца в конец мира, сжигая ресурсы во имя убыстрения развития абсолютно бессмысленных производств и обслуживания непомерных аппетитов рантье, очевидно, имело бы смысл. Идеально жить в деревне, на берегу реки, не выходя из избы путешествовать по миру в сети, проектируя и строя где угодно не покидая деревенской мастерской – такая селекция прогресса по мне.

оббиты, спасшие выдуманный аналог мира, если вы помните, жили в норках, увлекались камерными ремеслами и не любили туризм. Забавно, что придумал хоббитов англичанин, представитель нации, столкнувшей человечество в «пучину технического прогресса».

– «Копии и муляжи в современной архитектурной практике неуместны». Это категорическое заявление часто можно услышать из уст мастеров так называемой «современной архитектуры». Они как будто возникли ниоткуда и создают новые формы из ничего. Это, безусловно, лукавство. Форма порождает форму, и не мы начали этот процесс. Не нам его и завешать или переиначивать.

стати, ничего плохого в копировании нет. Процесс деторождения у людей – тоже копирование, и никого особенно не раздражает то, что дети похожи на родителей. Я даже уверен, что если у кого-нибудь родится ребенок с треугольной головой, то родители расстроятся сверх всякой меры. Призывы ждать нового «не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку» удивительны. Уговоры и заклинания по этому поводу давно превратили архитектурную критику и историю архитектуры последних 70-ти лет в жесткую пропаганду принудительной и тотальной инновации. Даже архитектурные конкурсы сейчас проводятся не на самый красивый, а на самый инновационный проект.

тыдно быть неактуальным, непрогрессивным, не устремленным куда-то в туман будущего. А в тумане страшно, там только крики заблудившихся. Поэтому, как ни странно, сегодня для большинства зодчих делать копии – единственный способ чему-то научиться и хотя бы кем-то стать в ремесленном смысле. Так Леонардо когда-то копировал Вероккио, а много позже безымянный студент Баухауса – Вальтера Гропиуса. Нет устаревших объектов для копирования – высокая классика, Бруннелески, павловский ампир, Барма и Постник, конструктивизм, одиноко стоящий утес, что угодно – одинаково актуальны. Копии предначертано стать новым оригиналом для будущих копиистов. Оригиналов очень мало, а желающих увидеть хотя бы копию, не счесть.

еважно, что копировать, неважно, как копировать, важно только, кто копирует и что у него при этом получается. Станьте хоть кем-нибудь, копируя то, что вам нравится! Делайте это от души, старательно и с любовью, и у вас обязательно получится свое, новое, не похожее ни на что. Так новорожденный ребенок, хотя у него одна голова, две руки, две ноги и еще огромное количество совпадений с миллионами ему подобных, не похож ни на кого из других людей и абсолютно уникален.
Ну вот, вышел какой-то призыв к тем, кому сильно меньше полтинника, призыв спорен, и не нужно на нем сосредотачиваться.

– «Мы безнадежно отстали от запада, наша провинциальность невыносима». Эти постоянно звучащие последние годы из уст определенной группы мучающихся архитекторов и их резонеров заявления уже даже не раздражают. Настолько к ним привыкли. Архитектура – не беготня на перегонки с западом или востоком. Россия всегда будет отличаться и от запада, и от востока. Мы отстаем от запада на 50 лет – отлично, благодаря этому мы опережаем его на 500. Некоторые технологии чудо как хороши сами по себе, но лучше бы их не было вообще, хотя бы в России. Предпочтительнее маленькие кустарные производства с небольшим количеством хорошо подготовленных ремесленников. В Италии кустари-портные одевают полмира, в России кустари могли бы обстраивать высокотехнологичными избами всех желающих, делают же это финны, бывшие подданные российской империи.

рать и на западе и на востоке только утилитарно полезное, а не все подряд. Можно считать себя сырьевым придатком, а можно великой энергетической державой, кому как больше нравится. Нет провинции там, где активизирован процесс обустройства каждого сантиметра своей малой родины. Не запад нам нужно догонять на летящей еще то ли с гоголевских, то ли с махновских времен то ли тройке, то ли тачанке – а решать вечную российскую проблему – дураков-управленцев и разбитых дорог. А может быть, наконец, построить одну идеальную многоканальную дорогу-русло от Бреста до Владивостока, самую длинную колоннаду в мире, и высокотехнологично расселить вдоль нее все наши 200 миллионов соотечественников и вокруг организовать наичистейший природоохранный заповедник «Гуляй-поле» размером с Россию.

так, второе…случившиеся со мной житейские истории, в результате которых я стал так путано рассуждать и, так сказать, вывалился из «мэйн-стрима». Да, пожалуй, хватит и одной истории. Должно же что-нибудь остаться на книжку к 90-летию со дня рождения архитектора N., когда он, как, не дай бог, гоголевский персонаж, будет вваливаться в светлые залы будущей прекрасной российской архитектуры и требовать, чтобы юные зодчие поднимали ему веки. Все может быть. Николай Васильевич кричал перед смертью: «Молитесь! любите царя!» не приведи боже никому чего-то в этом роде.

днажды в перестроечные времена, уж извините, в Париже, я был на огромной выставке всего-всего авангарда ХХ века. И очень воодушевленный решил заглянуть в Лувр, чтобы еще раз сравнить историческое наследие вроде Леонардо, Давида, Пуссена, Жерико и многих других с авангардом, почувствовать пульс прогресса, подумать о путях развития инновационности. Задуманное мне не удалось. Плотная толпа японцев, малайцев, американцев и еще невесть кого оттеснили меня от наследия.
Я видел только блики фотовспышек в бронированных стеклах исторических произведений. несолоно хлебавши забрел в какой-то совершенно безлюдный уголок Лувра.

то, кажется, был раздел «Африка, Полинезия и Микронезия XVII-XIX веков».Увидел и обалдел! там были произведения авангарда высочайшего класса. Огромное количество безвестных Малевичей, Лисицких, Клеев, Пикассов, Бойсов и многих других гениев и новаторов африканского авангарда XVII века.
Они никогда не знали, что они великие авангардисты. Их произведения никогда не стоили столько, сколько стоили произведения их клонов или, уж я не знаю, цивилизованных последователей из ХХ столетия.

ни были представителями «неразвитой цивилизации», к которым представители «цивилизации развитой» без их согласия присосались и затем благополучно высасывали их в течение двухсот лет. Какая удача – сырьевой придаток, источник даровой энергии. Наконец наступил момент, когда, высосав их до остатка, одним глотком хватанули их культуру, их ритмы, их гребни и татуировки, наконец, выдав все это за свой авангард, затем, организовав две мировые войны, вступили в век политкорректности и гуманности.

ростите меня за патетичность и некоторую предвзятость. Но я действительно был потрясен. Так совершенно на пустом месте случайное посещение музея лишило меня некоторых иллюзий и поколебало мое отношение к культуре, искусству и творчеству. Я усомнился в том, что одна цивилизация может быть развитее другой. Они просто разные. Я засомневался в том, что в культуре могут быть сделаны какие-то прорывы и открытия. Все это просто перетекает из культуры в культуру. Я также понял, что «Эпоха великих географических открытий» для меня закончилась и оказалась просто успешным бандитским захватом чужого мира и многовековым его изнасилованием. И никакое «бремя белого человека» не может оправдать то, что на протяжении долгих лет одна цивилизация может паразитировать за счет другой на том простом основании, что та опирается на другие ценности и не строит «больших заводов».
Упаси бог, я не считаю это примитивным эпигонством, все значительно сложнее. Просто если кто-нибудь где-нибудь становится очень свободным и демократичным, то это почему-то обязательно происходит за счет кого-нибудь другого, который очень кстати оказывается «нецивилизованным» или «неактуальным». В этом какая-то странная и мистическая закономерность, которая пока еще действует. Пока еще смущая впечатлительных людей.

впечатлителен и эмоционален, а эмоции часто захлестывают, и их нужно уметь сдерживать. Всегда завидовал хладнокровным и рассудительным людям. Возможно, если повезет, с возрастом более зрелым я опять изменюсь и переоценю многое из пережитого. В конце концов, благоразумие и рассудительность еще никому не помешали. Приношу свои извинения всем любителям и деятелям прогрессивного искусства и архитектуры за свои неосторожные суждения, к тому же изложенные местами с предубеждением, а порой излишне чувствительно …

«Разум и чувство» или «Гордость и предубеждение» – вот прекрасные названия для этого эссе, но они давно уже принадлежат другим текстам, и этому можно только радоваться.

Вступительный текст Михаила Белова к книге Григория Ревзина «Архитектор Михаил Белов»