Эпиграф: «что русскому хорошо, то немцу смерть». Странная, только на первый взгляд, русская поговорка.
Как ни странно во мне есть немецкое, и не только — немецкого больше, чем я мог себе представить. Мои личные Германия, и Австрия бьются и копошатся во мне помимо моей воли. Я не говорю на их языке, хотя провел там почти шесть лет. Во мне есть их кровь, что тоже стало неожиданностью. Поясню. Бабушка уже в моем зрелом возрасте открыла, что по материнской линии в нас подмешаны толи эльзасские немцы, толи баденские французы. Корни тянулись из недр купеческой Волги, из Саратова и Покровской слободы. Вот откуда шла любовь к описанию полунемецкого, полуволжского счастья гимназической жизни в «Кондуите и Швамбрании» Льва Кассиля, где описывалась жизнь для меня совершенно неведомая. Как я очутился в Страсбурге, в день размена седьмого десятка своей жизни — сам не понимаю. Планов отправляться туда не было, но оказался там и оказавшись почувствовал себя как дома. А починщика оправ, бесплатно отремонтировавшего очки моей жены, воспринял как дядюшку.
Как естественно тот путал немецкую и французскую речь. Я всегда легко сходился и с немцами, и с австрийцами, даже теми, которые не говорили по русски, хотя в Германии не прижился и способ их методичного долбления колоды поставленной цели мне чужд.
Я аккуратен в делах, но не выношу нуднятину немецких рабочих обсуждений. А как же я внутренне ругаю Неметчину, когда попадаю туда, но осознаю, при этом, как она меня направляет и структурирует почти все что я делаю, когда я вне её. Мне совершенно чуждо как лютеранство, так и протестантская прагматика отношения к реальности, но весь мой православный мистицизм словно выстроен жестким немецким фельдфебелем.
Я всегда с пониманием относился как к парадоксу Романовской династии, которая онемечилась очень быстро, чтобы потом так же быстро обрусеть во всех смыслах этого понятия . Вот и нынешний правитель России с его немецкой внешностью и северным выговором оказался ловко и надолго вставленным в систему капризной русско-германской фортуной, обожающей авантюры такого рода. И то, что Рюрики были немцами — тоже не казалось мне странным. Немцы, в отличии от русских, ни пассионарии ни на секунду, но Бетховен-то немец до мозга костей. Почему-то он всегда казался мне русским, как и все доктора-немцы из классических русских романов и пьес, от Пушкина и Лермонтова до Толстого и Чехова. Ничего не могу поделать с русской дикостью и записываю все в немецкое, то что у них разнится даже больше чем у русских с украинцами; как стаскивал так и бессознательно сваливаю в одну груду австрияков и пруссаков, баварцев и саксонцев, что совершенно не допустимо, конечно. В итоге, только после пятидесяти мне стал нравиться звук немецкой речи, особенно, южные оттенки Hochdeutsch. Почти не понимая смысла, но реагируя на звук, я стал чуять вторичность и грубость английского, входящего в германскую языковую группу, а не наоборот. И не зря.
Германию-городскую последняя мировая война, практически, уничтожила. Не существует больше полноценных исторических — Мюнхена, Нюрнберга, Гамбурга, Дрездена и Берлина. То что их заменило комфортно, но навсегда утратило то, что я осознаю германским(немецким) по сути, это безвозвратно эрзац-культура .
Но вне больших городов всё подлинное осталось. В деревнях, в речных долинах, вдоль Рейна и Шпрее, в силуэтах замков и крохотных местечках, где царит отшлифованное веками трудолюбие и организованность, в чистых лесах, где никто кроме онемеченных русских не собирает грибы. Эта оставшееся суть непонятным образом органично моей сокровенной сердцевине. И наплевав на войны и конфликты последних столетий, накрепко связывает мое представление о нынешней России и федерации из клочьев Великой Римской империи Карлов и Фридрихов от северного до восточного предела в единый узел, который никак не может ни завязаться, ни развязаться окончательно, но который, без сомнения, есть. Узел этот по моему разумению не имеет никакого отношения к так называемой «единой Европе», являясь чисто русско-немецким феноменом, основой как развития, так и переплетения русской и немецкой культур, частью этого клубка я себя и осознаю. С ним мне хочется играть, его хочется распутывать..
В этом клубке,очевидно, запутаны мы все, но прежде всего я сам — русский с фрагментарным немецким прошлым, не говорящий на немецком, часто думающий и поступающий по немецки. Представить себе воплощение (через пару веков в генетической головоломке) Штольца с Обломовым или Обломова со Штольцем — вот воплощенный кошмар для привыкшего к доминированию последних столетий хитроумного и коварного англосакса. Возможно, только для предотвращения слияния сумрачного германского гения и взбаламошной русской пассионарности они и объединили Европу. И вот та уже трещит и коварные, но чуткие британцы первыми покидают этот малопонятный, культурно-невероятный союз. И их мир медленно потрескивая заваливается, ради складывания другого, отложенного историей на потом.
info@arhbelov.ru