Эпиграф: «Мильоны Вас, нас тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте сразиться с нами!» Александр Блок.
Заметка на актуальные безобразные действия.
Просыпается вандал поутру с мыслью. Что бы еще разрушить?
Ведь он же вандал, ведь ему без этого жизнь не в жизнь.
У вандала ненависть ко всему высококультурному.
И он торопится, спешит, рыщет. Что бы еще такое уничтожить, а потом зажить на прелестных руинах, поливая себя поутру помоями вместо душа.
Такой, примерно, образ «вандала-варвара» тлеет в подсознании тех, кто ставит свой культурный уровень на множество ступенек выше вандальской.
Но ведь вандал еще неразвит и туп. Так почему он разрушает именно это, а не все подряд? Отчего у него такое точное и соответствующее моменту видение объекта разрушения?
Кто направляет его? Кто указывает путь и тщательно фиксирует все проявления вандализма? Почему это, чаще всего, безопасно для вандала? Ему должно быть все равно — увидел тупой варвар «культур-мультур», захлебнулся от ненависти, и саданул молотком что было сил.
Почему объектами вандализма оказываются те, кто совершенно беззащитен, как храмы Пальмиры, например; или шутейно-комичен, как Мефистофель с картуша питерского дома; или подзабыты, как субъективные и малопонятные религиозные произведения формалиста второй половины прошлого века скульптора Сидура?
Потому, что у всех этих различных актов разрушения ярко выраженная идея. Привлечь к себе внимание, запустить процесс разворачивания веера последствий. Получить от этого пиаровские дивиденды. И не важно со знаком минус или плюс. Важно — лишь сила реакции на произошедшее.
И тут виден интеллект, дамы и господа, здесь никаким вандализмом и не пахнет. Здесь нет и вандалов. Тут обычные исполнители творчески осмысленного политического перформанса, в культурной аранжировке.
Настоящий вандализм незаметен, он рядышком, он тлеет вокруг нас, он в руинах разрушенных усадеб, которые десятилетиями растаскиваются по кирпичику; он в загаженных помойками прекрасных просторах Отечества; он в разбросанных повсюду окурках и вонючих сортирах со сломанными кабинками; он в нежелании сортировать мусор и в желании разбрасывать его вдоль дороги у собственной дачи; вандализм в застройке исторических центров кривыми и косыми коробками, он в восторге самоунижения и нежелании вымыть собственный подъезд.
Этот реальный вандализм привычен. В нем нет ни пиаровского замысла, ни эффекта достойного первой полосы новостной ленты. Мы с ним, не смотря на тридцатилетние реформы, почти ничего не делаем, мы в нем живем.
А восстаем, когда нас, как подопытных кроликов, бьют медиа-электрошоком, вызывая нужный эффект. Тут подопытные, аки воробушки в пыли произошедшего, начинают трепыхаться — подписывать петиции, обзываться ругательными прозвищами, беспомощно материться или ерничать.
Вспомните, как взрывали высеченные в афганских скалах гигантские скульптуры древних божеств. Как раскалывали им головы. Какой приступ анти-вандальной риторики это вызвало, помните? И как он был краток. Кто теперь о них вспоминает, кроме десятка специалистов, которые, всегда и все, и так помнят. И кто о них знал до того как их начали взрывать?
А зачем? Они же не Квентин Тарантино или Леди Гага. Это про них нужно знать все, вплоть до цвета их носочков. Ведь это они знаменитости.
До произошедшего акта вандализма, алебастровый Мефистофель был известен сотне любителей кунштюков Петроградской стороны; скульптор Сидур подзабыт и неактуален; а руины сирийских античных городов были малоинтересными и привычными темами для скучных учебников по истории. А теперь это знаменитости. Факт вандализма вернул к ним интерес. Такое вот, геростратство, шиворот-на-выворот.
Скорее всего, подзабытому прекрасному скульптору Сидуру устроят, в итоге, персональную выставку на какой-нибудь грант; горельефного мефисто восстановят, это не такая большая проблема.
В отличии , от колоссальной проблемы античной Пальмиры, на судьбу которой было наплевать тем, кто разжигал войну в Сирии, а теперь фарисейски удивляется показному шоу арт-вандальных перфомансов. Так для них и наплыв беженцев это непонятно откуда взявшийся событийный катаклизм, что-то вроде шторма. Они снова и снова забывают, что вначале собака виляет хвостом, а затем уже и хвост виляет всеми псами, одновременно. Хотя это общеизвестно, как и притча про грабли, на которые наступать не рекомендуют, но, все равно, наступают.
А хвостов с вертящимися псами нынче хватает и замыслы их многообразны и малопонятны бедным обывателям культурно тыкающим в лайк-кнопку фэйсбука.
А это теперь миллиард тычков в день. И среди них несмолкаемый многомиллионный стон по, пока одиночным, вандальным выходкам, которые множатся с завидной осмысленностью и надеждами на, одно им ведомое, и уже не такое уж неодиночное будущее.
А персонаж улыбчивого совратителя с маскарона, получивший ломом по голове, потирает ручки и радостно улыбается, что не мешает его карнавальной маске быть памятником замечательного питерского модерна, который, без всяких разговоров, нужно посадить на прежнем, учреждённым историей и закрепленным законом, месте. Будет чудно и база историй экскурсоводов по Питерскому югенду пополнится еще одной занимательной историей, с драматическим и антивандальным окрасом.
info@arhbelov.ru