Тост-заметка в память фотографа, прожившего долгую жизнь и ушедшего в августе, двадцать лет назад.
Эпиграф:
«Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звёздных —
Август! Месяц
Ливней звёздных!» Марина Цветаева.
По-настоящему, Альфред Айзенштадт прославился после знаменитого бродвейского победного поцелуйного снимка на Тайм-сквер в Нью-Йорке.
Одного снимка было достаточно для перехода в статус небожителей, феноменальных ловцов успеха первого ранга. Это о фотографе, если кто не знает или запамятовал, который прожил весь двадцатый век, был евреем, немцем, американцем, все одновременно; снимал как Геббельса с Кеннеди, так и Монро с Лорен. Снимал всех подряд и выборочно. Самых сильных мира сего и самых слабых.
К взаимному удовольствию всех сторон этого процесса.
Его снимок французских детишек, испуганных марионетками, до сих пор один из моих любимых за всю историю мировой фотографии. Там, кажется, изображены мои сверстники, что, особенно, трогает.
Сегодня, в момент апофеоза девятого вала цифровой фиксации окружающего мира, когда каждый мнит себя Айзенштадтом, без комплексов, «фоткая» как себя, так и все подряд вокруг себя же любимого; фотография переживает то же самое, что пережила фигуративная живопись в двадцатом веке.
Только тогда профессиональная фотография постепенно вытеснила реализм, в связи с его полной мнимой ненадобностью; а теперь профессиональное фиксирование реальности тонет в массовом потоке цифрового мусора, который, в геометрической проекции , заполняет собой вертуальные облака и хранилища информации.
Айзенштадт, который прожил почти сто блистательных лет, ушел от нас в августе. Ровно двадцать лет назад.
Он чуть не успел зацепить своей биографией цифровую эпоху. Царство пикселей, которые теперь воспеваются даже в архитектуре и совсем не условно, а более чем буквально, наступило после его эпохи. Его, как и других великих фотомастеров ХХ-ого века это не коснулось.
Насколько бездумно-безумна эта тотальная пикселизация всего, как долго она будет властвовать в мире глобальных трендов? Покажет время, как это обычно и бывает. Каким образом, в итоге, утилизуется весь этот немыслимый по объему, копящийся со страшной скоростью мусор, во всех видах, как производства, так и художественной деятельности, включая, разумеется, и фотографию?
Сейчас не скажет никто, но то, что это произойдет, и произойдет обвально, подобно накопленному потенциалу снежной лавины или горки монет в автомате казино, сомневаться не приходится. Мусоронакопительные мешки пылесосов обязательно очищают. Или они взрываются.
Именно поэтому, так важно вспомнить этого маленького, наполненного витальностью, высокопрофессионального человека, который ровно двадцать лет назад, в августе, перестал делать свои снимки.
Август-Альфред. Вы были так точны, избирая персонажей для своих композиций, что Ваш юмор по отношению к себе озарял светом и весь окружающий мир снятых, проявленных и отпечатанных Вами фотографий.
Современники уже не понимают что это такое — проявить и отпечатать. Для них снять, значит сфоткать. Сфоткать и выложить в странном месте под названием «инстаграм», приумножив цифровой трэш, который стал основой молодой, самодовольной, кичливой, крепнущей, на глазах, эрзац-культуры, опирающейся на гигантскую трэш-пирамиду, вернее, кучу, растущую подобно иллюзиям глиноногого колосса.
Бывает. Чего только не бывает, как показал Ваш двадцатый век.
А Ваши фотографии не мусор. Они прекрасны г-н Айзенштадт. Как и Ваша, же, смущенная от головокружительного успеха улыбка, как и Вы сами!
Сто грамм за ушедшего в августе фотографа! И десять раз подумать, перед тем как пополнить «фэйсбук и инстаграм». Зачем? Отличный вопрос. Обязуюсь задавать его и себе, как можно чаще и без особых поводов. Только потом принимать решение и действовать.
Мусорят все, не все рефлексируют по этому поводу.
В память фотографа, который так замечательно увидел эфемерность детского испуга. Теперь дети с его фотографии выросли и состарились. Кажется, это многие из нас.