Эпиграф: «Клячу историю загоним! Левой! Левой! Левой!» В.Маяковский.
Случайно, толи в фэйсбуке толи в ютьюбе, посмотрел по ссылке доброжелателя получасовой ролик 1956-ого года «Над Москвой с высоты птичьего полета». Город выглядел цельно. Высотные здания, равномерно расставленные в городском ландшафте, замыкали перспективные виды и фиксировали пространственные узлы. Улицы и проспекты прочерчивали связи между ними, площади создавали необходимые паузы. Крупные общественные здания акцентировали нужные точки без нарушения порядка в деле строительства коммунизма и с соблюдением иерархии. Иерархия? Насколько это важное понятие для города? Если разрушить иерархию, то разрушается город? Или нет? И иерархию в чём? Или иерархии больше нет, а идет процесс беспрестанного обновления, который делает город живым. Живым? Может ли город быть «живым» без кавычек? Или это демагогия, которая сегодня подпитывает «прогрессивные» градостроительные и урбанистические установки? Может ли «прогресс» быть позитивным понятием применительно к городу?
Эти отвлеченные рассуждения заставили меня потянуться к поисковику и найти Москву до больших сталинских строек. Захотелось посмотреть — как было. А было — по другому. Совсем. То что, только сейчас показалось гармоничным, стало казаться варварским и диким. Силуэт города был изменен, масштаб укрупнен. Стало понятно, каков был уровень сноса. Сноса многого. Но прежде всего культовых зданий, которые формировали тот, утраченный силуэт.
То был силуэт знаменитых «сорока сороков». Приходские церкви и небольшие монастыри, как благородные грибы в лесу равномерно делили между собой «городскую поляну». Холмы задавали полифонию уровням горизонталей. А у реки не было гранитных обрамлений, правда, это и не казалось необходимым. Это был прекрасный городской ландшафт зрелого русского царизма. Кафедральные храмы стояли ровно там, где нужно и предавали ощущению от города эпичность, можно было понять, отчего у Буанопарте защемило сердце когда он увидел этот город с Воробьевых гор. А это почти с птичьего полёта.
Сегодняшняя Москва вне сравнения. Но об этом в заключении, чуть позже. Познание в сравнении, но то, что происходит сегодня нельзя сравнивать ни с Александровским, ни со Сталинским периодами, которые между собой сравнимы. Сталинский период как имперский Рим, тогда как позднеромановская Москва это Афины Греции времен Перикла. Где роль Акрополя играет Кремль. Где нет претензий на питерский столичный композиционный блеск, но есть подлинное сакральное свечение, проверенного временем, старого золота больших боярских семей на фоне вечно безмолвствующего народа.
Что — то произошло. Не только в Москве. Повсюду. Москва после 1956-ого года стала окружаться коробушками разного размера. Старый город держал оборону недолго. Коробки прорвались во внутрь. Красные линии новых генпланов вспороли городскую плоть, генпланы менялись слишком быстро и податливо, как и социально- экономические условия. К концу века триумф коробушек превратился в шабаш. Коробки стали кривыми и косыми, не по необходимости, а по капризу уже непонятно кого и для чего. Апофеозом шабаша стали два антагониста.
Сейчас стану мерным, как отбой ритма метрономом. Кафедральный Собор, условно точно восстановленный на месте снесенного по приказу Сталина. Это раз. Скопище кривых и косых небоскребчиков, названых на «англицкий манер» — «Сити». Это два. Два крупных силуэта. Две этические противоположности. Кентавр с головой торговца и копытами финансиста с одной стороны. Старая Новая Церковь в ожидании возвращения величия города — с другой стороны. И обращение к слушателям, современной моменту, радио-аудитории: «Зззздраствуй Веееликий город!» — точное и вульгарное в своей точности.
Ужасный образный результат. Полный раздвоенности и фундаментальных противоречий. Главное из них — несовместимость противоположностей. Храм по значимости сопоставлен с Торговлей и ссудным мельтешением делового центра. Или не противопоставлен? Или в этом соединении и заключена новая сакральная суть русского метрополиса в лужковской транскрипции? К этому вопросу и придется обратиться в итоге. Или сакральности ни в городе, ни в его иерархии, ни в его архитектурных столпах больше нет? Идентичность еще ищут, а сакральность уже потеряли безвозвратно. Её найти, уже не дано.
Генезис города долгое время не корректировался его бытием. Города с момента появления и в процессе роста всегда имели строгую иерархию. Главными и самыми значимыми по высоте, масштабу и, в конечном счете, величию были храмы. Улицы, собственно, и вели к храмам, торговля была важным, но подбрюшием. Низменным и протяженным. Менялы и торговцы прятались в галереях. Торговые площади признавали превосходство храмовых. Все было спокойно. Так продолжалось до наступления Христианского этапа в истории. Тогда возникли церкви, как социальные структуры и институты, довольно быстро всего через несколько сотен лет они стали главнейшими в жизни, как общества, так и культуры.
Городской ландшафт приобрел завершенный силуэт и строгую иерархию христианского мироздания, построенную на сакральном отношении к городу и архитектурных элементах определяющих его как целостный мир для рождения, жизни и смерти. Приходские церкви были в пешеходной доступности, кафедральные храмы самыми значительными сооружениями. Дворцы, замки и торговые площади были на втором плане, между третьим планом рядовой застройки и сакральными точками первого ряда значимости.
Каждый человек, в отдельности, как и общество в целом жили одной целью – спасти свою бессмертную душу и обрести в ней райское блаженство, отвести от души адские муки. Для этого нужно было многое, но, прежде всего, молиться в рамках определенного церковью канона и установленного им мирского поведения. Городская иерархия и сакральные ценности города давали пространственные возможности для этого. Жизнь города и цели человека гармонично соединялись в несправедливом мире с сияющим сакральным силуэтом.
Так было в Великом Новгороде и Венеции, Риме и Москве, Лондоне и Париже. На самых отдаленных концах разного в деталях, но цельного по сути, христианского мира. Купола главных храмов, хранили лики Пантократора. Ничто не могло быть выше их куполов и колоколен. Силуэты приходских церквей окружали главные цитадели веры, как гвардейцы своего полководца, их колокола сливались в торжественный хор каждые воскресенья. Мир грешил светски, но мир и спасался духовно.
Что теперь?
Эпоха потребления не отрицает христианских ценностей. Как и любых других потребностей, испытывающих их горожан. Но они теперь «одни из» в многочисленном списке. Атеистические ценности ничуть не хуже. Толерантность и веротерпимость соседствуют с традиционным соблюдением религиозных обрядов, которые воспринимаются как исторически отживший ритуал. Что-то вроде народных хороводов или костюмированных декламаций. Их нужно уважать и сохранять, само собой. Но они «одни из». Не более. На денежных банкнотах еще печатают «in good we trust», еще избранным на правление администраторам по инерции предписывают произносить клятвы на Библии. Но это как-то условно строго. И всерьез только наполовину. Пока наполовину.
Современный город, имеет новую иерархию. Здесь банки и офисы выше храмов, торговые центры крупнее соборов, в их многосветных нефах и галереях по воскресеньям собирается публика, которая прогуливается и рассматривает, то что мечтает потребить. Храмы Лондона затеряны среди кривеньких, косеньких и пряменьких небоскребиков и других сияющих стеклом и винтиками коробочек. В храмах тихо и малолюдно. Смешной высокотехнологический небоскребчик, в виде огурца, авторства лорда Фостера свысока поглядывает на купол Собора Святого Павла, который когда-то, сравнительно недавно, царил над Лондоном и был его главным сакральным символом. В Москве отстроили заново Храм Христа Спасителя, но в визуальном контакте с ним поставили веселую группу под английским названием «MOSCOW CITY». Все, или почти все, хотят быть современными. Не очень задумываясь над тем что же это значит. Даже теперь уже бывший религиозный градоначальник Третьего Рима. Мы переживаем раздвоение, даже разтроение, наших личностей. Мы живем в мирах описанного прошлого, представляемого будущего, а теперь и еще в виртуальном, который застрял между тем и другим. А сакральные ценности , которые, как собственно и всегда, есть, но их уже демонстративно и показательно невозможно определить.
Наш, пока еще, глобальный мир кто-то уже называет пост-христианским, кто-то продолжает считать христианским, в толерантном обществе все точки зрения возможно условны. Мир всё ещё отмечает Рождество, но тоже как-то абстрактно, как-то мультимедийно и шуточно. Но многие, еще очень многие носят на шее совершенно конкретные и абсолютно не виртуальные крестики со Спасителем. И среди них немало архитекторов, которые иной раз задумываются и о сакральном. Как и я, после пролета с птицами над Москвой 1956-ого года.
04-03-2015. 0:53. Под Новым Иерусалимом.
P.S. Написано больше месяца для журнала «Проект-Россия», отредактированная версия этого текста опубликована в журнале №75/Набережные.
info@arhbelov.ru